Три солнца. Сага о Елисеевых. Книга II. Дети

Елена Бауэр

Художественное оформление: Редакция Eksmo Digital (RED)

В оформлении обложки использована иллюстрация:

© Alex_Bond / iStock / Getty Images Plus / GettyImages.ru

Глава I

Кажется, никогда еще унылый ноябрь в Петрограде не был столь полон мрачных предчувствий, как осенью 1914. Нагие деревья, с которых ветер бесстыдно сорвал остатки роскошных золотых нарядов, не успели укутаться в пушистые белые шубы и стыдливо сникли в своих печальных думах. Низкое небо цвета самой безысходности тяжело свисало над серым городом. Еще немного, и оно могло бы упасть на промозглую землю всей своей массой тоски и обреченности.

Как же быстро все меняется в России. Вот еще полтора месяца назад петроградцы были полны оптимизма и верили в скорую победу, а теперь, подпитываемые отсутствием новостей о военных операциях, предались фатальному унынию. Везде только и говорили об огромных потерях, хотя еще не было опубликовано никаких официальных данных. Если в начале войны, позабыв распри, все слои населения объединились в желании сражаться и победить врага, всего несколько месяцев спустя тут и там стали слышны голоса о ненужности войны, которая принесет только горе и смерть.

В такой город, полный тревог и дурных предзнаменований, вернулся Григорий Григорьевич после венчания с Верой Федоровной. Настроение его было еще менее радужным, чем царящая в столице атмосфера. Мало того, что из-за самоубийства бывшей супруги Елисеев был лишен чувства умиротворения, которого он был вправе ожидать от выстраданного признания отношений с любимой женщиной законными, но что больше тревожило и раздражало его, это что Марии Андреевне все же удалось напоследок поселить в нем чувство вины, как он этому не противился.

Разве виновен он был в том, что разлюбил Машу? Ведь это произошло неумышленно, само собой, и, как он себе мыслил, не без вины бывшей супруги. Не мог он более терпеть ее сумасбродства и непослушания. Как смела она настроить сыновей против него? Как могла оставить семейное дело без преемника? Это все была ее заслуга! И то, как безобразно теперь вели себя дети, делая оскорбительные заявления об отказе от отца и дворянства, это все тоже благодаря покойнице. Даже умерла она исключительно назло ему, своему мужу! А что он? Разве не имел он права снова стать счастливым? Разве не заслужил он спокойствия и уюта за весь свой каторжный труд на благо семьи? Неужели ему, измученному непониманием и неуважением самых близких людей, отказано в капле сочувствия?

Ежедневно он вел этот внутренний диалог, пытаясь убедить себя в невиновности в смерти Маши. Каждое утро в те доли секунды, пока еще сознание вырывалось из объятий Морфея, брезжила надежда, что все это просто страшный сон – сейчас он проснется, и несносная Мария Андреевна все еще будет жива, и в конце концов смирится с его женитьбой на Вере Федоровне, а натянутые отношения с сыновьями еще не будут разорваны окончательно. Но пробуждение встречало его осознанием трагичной реальности и меланхоличным пейзажем за окном.

Вера Федоровна, понимая терзания мужа, как могла, старалась облегчить его состояние. Проснувшись раньше, приносила ему в постель чашку только что сваренного кофе. Ее улыбка, нежная забота и восхитительно-бодрящий аромат кофе помогали Грише не сорваться в безнадежную депрессию, которая у мужчин бывает опасна особым осложнением – затяжным запоем.

Была еще одна причина для беспокойства. Со дня смерти матери Мариэтта рыдала в своей комнате, не желая выходить. Вере Федоровне с трудом удавалось уговорить ее немного поесть, но Григорий Григорьевич, памятуя о наследственности дочери, был встревожен не на шутку.

– Не надо было продавать особняк в Париже. Хорошее было местечко Нейи-сюр-Сен. Я распорядился купить новый дом там же или в предместье, – задумчиво глядя на лысые, словно после тифа, деревья под окном сообщил он за завтраком. – Как только закончится война, поедем туда. Нам всем необходимо развеяться.

– Гриша, посмотри, как прекрасно выглядит Государыня, – Вера Федоровна будто не слышала супруга. Она показала ему газету с фотографией императрицы, облаченной в форму медсестры. – Давно у нее не было такого здорового вида.

– Похоже, ощущение собственной нужности идет ей на пользу. Благие дела – самое настоящее лекарство от всякой хвори и яда придворного лицемерия, которого сейчас предостаточно в Царском Селе, – подхватил Григорий.

– А что если я Мариэтту возьму с собой в больницу? Возможно, это ее немного отвлечет. Если только ты не возражаешь.

Гриша взял руку жены и прижал к своим губам. Он в очередной раз мысленно восхитился нежностью кожи супруги, сквозь белизну которой видны были голубые ниточки вен. Но более всего его пленяло то, что обладательница таких тонких запястий и изящных длинных пальцев была еще и мудрой женщиной.

– Госпожа Елисеева, говорил ли Вам кто-то, что Вы – гений? – впервые за долгое время Григорий заулыбался. – Это замечательная мысль! Однако все же проследи, чтобы она там не слишком увлеклась всей этой медициной. Не хватало нам еще одного Гиппократа в семье.

– Про Гулю ничего не слышно?

– Нет. Никаких новостей. Дурных в том числе, что уже неплохо в наше время.

Про Гулю ничего не знали и братья. Его жена, Верочка, которая все еще жила с дочерью в доме на Песочной набережной с семьей Сергея и другими братьями, страшно переживала из-за отсутствия вестей. Петя, служивший при штабе и вырвавшийся в Петроград с поручением, пообещал выяснить, где точно расположен госпиталь Гули и даже, если получится, съездить повидать его. Отсутствие писем он объяснял постоянным перемещением армейских частей.

Даже за всей суетой устройства быта после похорон матери и нагрузкой на работе, Сергей не оставил идею забрать Мариэтту из отцовского дома. Чтобы воплотить задуманное, он отправился к своей тетке по материнской линии, Анне Андреевне Шмеман. Хоть матушка после замужества с Григорием Григорьевичем более всего общалась со старшим братом, поскольку у них с Елисеевым было общее пивоваренное предприятие, Серж был уверен, что найдет понимание у Дурдинской родни, которая была в шоке от поведения Григория и самоубийства Маши.

Анна Андреевна была рада неожиданному визиту племянника. Она отметила про себя, насколько повзрослел и исхудал Сергей. Неожиданно со впалыми щеками, выпирающим римским носом – наследием матери, в пенсне, над которым разлетались густые черные брови, он стал типажом напоминать Якова Свердлова. Ничего общего с отцом, словно даже внешне он пытался сторониться родителя.

После очередных слов соболезнования и расспросов о братьях, жене, непутевом отце и его новой супруге тетушка готова была выслушать, с чем к ней явился Сергей.

– Я ведь пришел просить об услуге, Анна Андреевна!

– Все что угодно! Мы же родственники, ты всегда можешь вот так запросто обращаться!

– Буду откровенен с вами – меня тревожит, что моя младшая сестра живет с этим старым распутником. Я не могу быть уверен, что в том доме она получит должное воспитание.

– Ты прав! Поведение отца может оставить пятно и на ее репутации. А у девочки еще вся жизнь впереди, ей замуж выходить…

– Именно! Поэтому я планирую ее оттуда забрать!

– Да, но как? Он же ее отец и опекун по закону.

– Я узнавал. Можно оформить еще одно опекунство, со стороны семьи Дурдиных. Я бы сделал его на себя, но меня могут посчитать недостаточно подходящей кандидатурой. Вы, не переживайте, Мариэтта будет жить с нами. Я устроился еще переводчиком в Министерство иностранных дел, она ни в чем не будет нуждаться.

– Право, Серж, меня совершенно это не беспокоит. Уж не обеднеем из-за одной девочки. Но на кого же ты хочешь оформить опекунство?

– На Вашего супруга…

– Ах, на Николая Эдуардовича… – тетушка явно не ожидала такого поворота. Это означало пойти на открытый конфликт с Григорием, чье могущество она не могла скинуть со счетов. Согласие на предложенную племянником авантюру могло иметь самые серьезные последствия. Однако Анна Андреевна считала это дело правым и готова была ввязаться в драку. Под стать своей покойной сестре она была не из робкого десятка.

– Да, он – уважаемый человек, член Государственного совета, и у него так просто Мариэтту не отобрать… – попытался объяснить свое предложение Сергей.

– А что же Александр Григорьевич?

– Я к нему не обращался. Мне кажется, дяде с лихвой хватило тяжбы по поводу денег на обучение. Боюсь, второй суд добьет старика. Кроме того, тут нужен кто-то со стороны матери. Это гарантирует симпатии присяжных, если до этого дойдет дело.

– Пожалуй. Как ты понимаешь, я не могу тебе дать ответ за Николая Эдуардовича. Он должен решить сам. Но я с ним это непременно обсужу. А Мариэтточка что думает?

– Она просто мечтает об этом, – слукавил Сергей. Это не было наглой ложью, потому что он искренне верил, что сестра будет в восторге от его плана, просто он еще не успел сообщить ей о нем.

С этим были некоторые сложности. Девочка всегда была под присмотром бонны и из дома выходила в сопровождении дюжих слуг. Встретиться с ней наедине было решительно невозможно.