Я входил пальцем в твой анус, а членом в вагину. Ты тяжело дышала, время от времени произнося: «Да, пожалуйста, не останавливайся». Я и не собирался этого делать. Я желал тебя и твою попу. Свободную правую руку я засовывал тебе в рот, чтобы ты сосала мои пальцы. Мне нравилось, как ты сосешь их во время секса, в этом свой кайф – представлять, что ты держишь во рту член, сосешь его в то время как я тебя трахаю во все места одновременно, разрывая, как несколько потных и пьяных мужчин – последнюю путану; это возбуждало меня, я себя воображал этими мужчинами.

Я не приносил в нашу спальню никаких игрушек для взрослых, мой чемоданчик у меня в голове – в нем мои фантазии, желания. Мне достаточно своих десяти пальцев на обеих руках, двух глаз, носа, языка и члена, чтобы воплотить в реальность то, что доставит мне удовольствие.

Ты никогда до встречи со мной не принимала мужскую сперму в рот. Тебя склоняли, тебя просили, ты отказывала, потому что тебе неприятен был вид спермы, ее запах, тебе неприятно было ощущать ее на своем теле, ты не собиралась никогда глотать мужскую сперму, и для тебя это было даже унизительно. Так было до встречи со мной. Я получал удовольствие от осознания того, что в твоем рту не было никогда мужского семени, что ты только мне позволила тебя унизить… или ты больше не воспринимаешь это как унижение? Я чувствовал себя особенным – мне было позволено то, что не было позволено другим, то, что не было позволено раньше самой себе.

В последнее время ты начала сама просить меня о том, чтобы я это сделал. «Кончи мне в рот, я хочу этого. Сделай это сейчас».

Ты мне призналась позже, что начала получать удовольствие от вкуса моей спермы и запаха моего пота. Ты рассказала и о том, что, когда я плевал тебе в рот во время секса, бил тебя по щекам, тебя это усмиряло, даже унижало, но ты чувствовала мою власть над тобой. От осознания этого ты получала удовольствие. Кончала. Мне нравилось с тобой делать все, что я делал. Все было к месту, желания пробуждались в моменте, это было по-настоящему. Я хочу, чтобы ты знала, что в сексе с тобой мне удалось раскрыть себя. Потому что я чувствовал, что хочу этого, что ты примешь все, что бы я с тобой ни сделал. Ты не стремилась к власти, не хотела играть доминирующую роль, я бы тебе и не позволил этого сделать, мне нужна была твоя податливость, твое смирение. Благодаря этому я себя реализовал тем, кем я был в сексе с тобой.

Мне нравилось раздавливать тебя своим телом. Уничтожать тебя.

«Я люблю тебя не только за то, кто ты есть, но и за то, кем я становлюсь рядом с тобой», – так однажды она мне сказала.

Она чувствовала, что расцветает. Все вокруг замечали, что она ходит и светится, как лампочка, от переполняющей ее радости: она смеялась ни с того ни с сего – не только тогда, когда находилась в комнате одна, но и прилюдно. Бубленка делилась со мной многими вещами – она делилась, я записывал. Почему Бубленка? Однажды я посмотрел на нее и сказал: «Ты бублик». С тех пор начал называть ее Бублена, Бубленка, Бубленочка. Она танцевала, просто потому что так захотелось в моменте. Она была необычайно нежна, она сама не понимала, почему она так нежна. Это было ей свойственно, но было ею забыто.

Она была возбуждена, когда думала обо мне, когда представляла меня рядом – стоящего перед ней, смотрящего прямо в глаза. Она стыдилась этого и никому об этом не рассказывала, только мне.

Мы прикасались друг к другу письмами: буквами, словами, комплиментами, но в это всё я и она – мы – вкладывали такую силу, такие эмоции, что каждое сказанное и написанное слово, честное слово, желанное слово, робкое и смелое, было усладой души для каждого из нас.

– Мне хорошо с тобой. Мне тепло, я наполнен тобой, большую часть дня я думаю о тебе, а в те моменты, когда мне удается переключить себя на что-то другое, я просто ношу тебя внутри. Это странно прозвучит, но я ощущаю тебя, даже не думая о тебе. Это ново для меня, это и приятно, и больно. И так сильно, не контролируемо мною, что порой я не могу с собой совладать и впадаю в горькую грусть, в тоску по тебе.

– Почему тебе больно?

– Я тоскую. Я расстраиваюсь, что все мужчины, которые были в твоей жизни, – не я. Потому что мне хочется, чтобы ты принадлежала только мне. Я переполнен тобой, и, кажется, я даже смотрю на мир не только своими глазами, но и твоими. К примеру, сегодня я зашел в наш католический костел святой Марии, в котором я был всего дважды – первый раз, когда переехал в этот город, в холодном феврале прошлого года, и второй, когда ко мне из Познани приезжал товарищ. Я ему показал этот костел, мы заходили внутрь. А сегодня ноги будто сами меня повели туда. Я вошел. Сначала присел на самую последнюю скамью у входа/выхода, смотрел изучающе на огромные арки, вдыхал аромат ладана и просто молчал – я не частый гость этого места.

– Когда ты поделился со мной рассказом об этом месте, я подумала, что ты из-за меня туда вошел.

– Да. Я будто изучал костел твоими глазами, мне подумалось, что тебе было бы интересно там побывать. Такое странное желание – посмотреть твоими глазами на то, что меня окружает. Сейчас я сижу в уличном кафе недалеко от Ратуши. Я обедал, ко мне подошел мой знакомый журналист, который, когда я перебирался в этот город, написал в газете, что русский писатель приехал жить в их маленький спокойный городишко, облюбовал для себя это место. Я довольно слабо разговариваю на польском, но всегда могу объяснить, что мне нужно, у меня не было переводчиков, когда я переехал в Польшу. Я изучал язык, историю, праздники – и люди, с которыми меня сводила жизнь, немного понимали меня и что мне от них нужно: чего я не мог сказать, я показывал жестами и пытался донести на своем языке. Так вот, Патрик – молодой общительный парень, всего на год младше меня, и с ним я совсем другой человек – такая мысль только что пришла мне в голову. Я нахожу себя разным в глазах разных людей, например, в его глазах я такой оптимист, энергичный человек, который всегда улыбается и держит осанку, маленько верит в себя и ведет себя дружелюбно и в меру открыто. А в твоих глазах я совершенно другой. С ним я открываю только малую часть себя, большую он попросту не поймет и не примет в силу наших отношений, взглядов на вещи, даже если бы я разговаривал на польском так же хорошо, как и он. Я не могу открыть ему, да и не только ему, себя широко, многогранно – так, как открываю тебе, и знаешь, Кафка говорил: «…ты для меня нож, которым я копаюсь в себе»^[1] ты для меня – исповедь перед Силой – это первое, что пришло в голову. Ты для меня – святость, я перед тобой нагой, босой, я получаю удовольствие от того, что ты способна меня увидеть больше – но я перед тобой не голая жалкая тварь, дрожащая в холоде, выклянчивающая что-то; я перед тобой самый красивый и желанный мужчина. Таким я чувствую себя, когда смотрю на себя твоими глазами (я знаю, ты тоже имеешь эту способность), и это делает меня счастливым. Я перед тобой и грешник, тайны и грехи свои я оголяю перед тобой, чтобы оттолкнуть тебя, но внутри кричу: «Прими меня, не убегай». И ты не убегаешь. Принимаешь. Понимаешь.

– Я принимаю все.

– Мне нравится, что у тебя не было секса два года.

– Да? А мне немного неловко от этого. И от того, что я все это тебе рассказываю. Почему тебе это нравится?

– Потому что ты не отдавала себя мужчинам эти два года. Мне бы вообще не хотелось, чтобы кто-либо прикасался к тебе, даже из прошлого, хочу быть единственным для тебя – и первым, и последним. Чтобы никого не было у тебя. Но я понимаю, что твое прошлое – часть тебя, как и мое – часть меня. Если бы у меня была возможность стереть всех мужчин из твоей жизни, все их прикосновения, страсть, кипящую в тебе и в них в момент близости, их признания в любви, стоны и крики, их ласку и злость, грубость – я бы все это смыл с тебя. И оставил только тебя, принадлежащую мне одному. Даже не спрашивая у тебя разрешения это сделать.

– Я понимаю, почему ты так хочешь и что ты чувствуешь. Я твоя. Мне не интересны другие мужчины. Я вся мокрая, когда думаю о тебе, когда ты говоришь, как именно желаешь меня раскрыть в своих фантазиях. Когда просто представляю, как ты смотришь на меня. Я вся принадлежу тебе. Никого больше нет.

– Я знаю, что ты моя. И мне от этого тепло внутри. Для меня очень ценно, что у тебя так давно не было секса. Эти два года ты тоже принадлежала только мне, ты ждала меня.

– Ждала. Давно. Я играла, я много притворялась. Я не скрываю этого, но я устала. Я хочу быть честной и открытой всегда с тобой. С тобой мне легко. Я могу рассказать тебе все, не боясь осуждения или что ты не поймешь.

– Будь честна со мной. Мне это нужно.

– Я много притворялась с ним. Я его люблю, но по-другому, не так, как он бы меня смог и захотел понять.

– Ты любишь его как родственника, но не как мужчину.

– Да. Он важный человек в моей жизни, но я не люблю его как мужчину. И я устала притворяться с ним. Я с ним, как будто в золотой клетке, у меня есть многое, чтобы чувствовать себя комфортно. Он ко мне не прикасается как мужчина, я этого не позволяю. Хотя я вижу, как он желает меня, как он порой смотрит на меня. В такие моменты я создаю границы между нами, которые ему не следует переступать.

– Он любит тебя как женщину.

– Да, любит. Раньше он перекрывал мне кислород своей любовью, но я устроила бунт. И сбежала от него. Он меня нашел и согласился остаться в моей жизни в качестве друга, он живет с женой. Она любит его.