О чем она говорит?.. Мысли об одежде, потенциальных партнерах, раздумья о том, какой напиток выбрать, сожаление, наслаждение красивым видом, боязнь говорить на публику, сильное желание выслужиться перед начальством, воображаемые картины отпуска за границей. Альпы, Индия, Непал, мерцающие экраны мониторов, глубокое отвращение, большая симпатия, смутное опасение сказать что-нибудь не то…

Меня вырубает. Она вырубает меня.

– Нет, – тихо произнес я, зная, что она тоже слышит все это, – пожалуйста, нет. Умоляю. Я не смогу.

– Ведь я знаю, что ты сильный. Эмм… пожалуйста, поверь, ты справишься. Это ведь нужно нам обоим. Ты ведь сможешь? Прямо сейчас.

Я резко вдохнул.

– Вперед, – сказала она.

По голосу я понял, что ей тоже тяжело. Дверь лифта открылась, Даниэла сорвала с моих глаз повязку и толкнула рукой в спину. Ей хотелось исчезнуть отсюда не меньше, чем мне. Я шагнул вперед, будто в туман, в густое облако. Плоская шутка, легкий привкус коктейля на языке, желание уйти, сесть, выдавить из себя смех, тайком улыбнуться. Я был на крыше высокого здания в центре города. Несколько десятков людей, маленькие столы, большие столы, стойки с закусками, бар в огоньках, музыка, басы долбят. Вечеринка. Вечеринка на крыше. То ли корпоратив, то ли вечер знакомств. Не важно.

Я молча стоял. Слышал, как дверь лифта закрылась за мной. Я остался один среди всех этих людей, и за секунду до того, как я окончательно вырубился, в моей голове промелькнула мысль, что лучше бы она отвезла меня на какое-нибудь поле и пристрелила. Может, я подумал еще что-то; может, нет – меня захлестнула вечеринка, я утонул в ней и в панике пошел ко дну.

2

Обо мне можно с уверенностью сказать только одно: я читаю мысли.

Все прочие мои качества и характеристики можно так или иначе подвергнуть сомнению.

Способность читать мысли не появляется из ниоткуда. Она развивается на протяжении долгих лет. Все начинается с проблесков ощущений, ты даже не осознаешь, что эти ощущения чужие, а не твои. Затем появляются туманные образы и смутные чувства, которые обостряются, усиливаются с течением времени, год за годом. Наконец приходит то, что ты за неимением лучшего определения называешь «мыслями» других.

Это совсем не то, что вы думаете. Это не то, чего вы хотели бы для себя.

Путаница происходит оттого, что все, включая меня, ошибочно называют этот процесс «чтением» вместо более точного определения «слышание мыслей» или «улавливание мыслей».

Чтение – это действие, которое ты можешь совершать, а можешь не совершать. При чтении ты способен понять, что то, что в тебе звучит, – это не очередная твоя мысль, а слова, порожденные другим мозгом и вложенные в твою голову посредством органа зрения. Часть тебя при этом как бы смотрит со стороны и может определить: вот моя мысль, а вот мысль, которую я прочитал. Моя мысль – прочитанная мысль. Нет. В моем случае это работает не так.

Я не могу управлять степенью своего погружения в чужие мысли, не могу решать, чьи мысли и когда я буду слышать. Если вы находитесь достаточно близко ко мне, я вас услышу. Необходимое для этого расстояние зависит от многих факторов: от того, кто слушает, кто думает, насколько оба взволнованы, устали или бодры, может, даже от влажности воздуха. При этом не важно, имеются ли стены или другие преграды. Мне доводилось слышать шепот мыслей с расстояния нескольких сотен метров, чувствовать боль и страх, сомнения и планы людей, которые находились за бетонной стеной, но бывало и так, что человек стоял всего лишь в пятидесяти метрах позади, а я чувствовал лишь глубокое неприятное сомнение. Я не могу помешать мыслям войти в меня, как не могу не слышать, как кто-то орет в мегафон у меня за спиной, или не чувствовать запах духов женщины, проходящей мимо. Если я не нахожусь в полном, абсолютном одиночестве, то постоянно слышу чьи-нибудь мысли. И когда я их слышу, у меня не возникает ощущения, что они чужие.

Знаю, знаю, в фильмах, когда кто-то «слышит мысли», он слышит их голосом того, кому они принадлежат. Как удобно. Но назовите хоть одну причину, по которой так должно быть в реальности. С чего бы чужим мыслям в моей голове звучать именно тем голосом, который порождают голосовые связки думающего? Тем более что я его никогда не слышал. Когда вы стоите рядом со мной, я слышу ваши мысли, но не ваш голос. Я переживаю внутри себя еще один набор мыслей, которые ощущаются как мои собственные, которые «звучат» точно как мои. Какой-то внутренний механизм обрабатывает услышанные обрывки, перестраивает их и озвучивает моим внутренним голосом. Другими словами, я никогда не знаю, думаю я свою мысль или чужую. Внутренний голос всегда один и тот же. Мысли – это неструктурированный, организованный и ясно артикулированный поток слов. По большей части это месиво из обрывков предложений и образов, которые приходят из воспоминаний или воображения, а внутри – измельченные в пыль зернышки безымянных чувств, подсознательных убеждений, основополагающих принципов. В чайной ложке мыслей можно найти все грани личности. Может, это месиво и выстраивается в предложения после того, как я его услышал, но это целиком и полностью заслуга моего внутреннего механизма, переводящего внутренний трепет в слова «я боюсь». Мне не всегда удается трансформировать то, что я уловил, в «предложение». Порой выходит грубо, сыро, бессвязно и лишь задевает басовые струны души.

Иногда это выражается в мелочах. Например, я сижу дома и вдруг захотел пиццу. И сразу приходят сомнения – действительно ли мне хочется пиццы или это сосед вдруг проголодался. Или, прогуливаясь в одиночестве по тропинкам какого-нибудь заповедника на севере^[1], наслаждаясь цветущими растениями и журчащими ручейками, я чувствую приступ парализующего ужаса, потому что впереди кто-то чуть не оступился на краю обрыва. Приходится каждый раз оглядываться, когда у меня появляется новая идея, чтобы удостовериться, что я один и эта идея на самом деле моя.

То, что другие думают во мне, – это не я. Понять, какие мысли рождаются внутри меня, – та еще задачка. Я несколько раз пытался посмотреть фильм в кинотеатре вместе с другими людьми. Утренний сеанс не самого популярного фильма, не более десятка зрителей. И я с трудом справлялся с нагрузкой. Не только из-за тех, кого фильм волнует, злит или держит в напряжении. Это еще ладно. Гораздо хуже те, чьи мысли блуждают, кто теряет нить повествования, думает, в какой момент лучше дотронуться до той, что сидит рядом, кто хочет в туалет, проверяет почту в телефоне или просто размечтался. Все это происходит во мне, и я тону.

Я не придумал ничего лучше, чем построить дом вдали от всех. Дом с огромным садом, скрытый от остальных людей, на приличном расстоянии от дороги, проходящей внизу, и по меньшей мере в двух километрах от ближайшего крупного шоссе. Но все равно иногда я смотрю в окно на сад и сомневаюсь: действительно ли мое желание прилечь отдохнуть вызвано усталостью, или это дальнобойщик после ночной смены проехал сейчас по дороге и свернул вниз, к подножию холма?

Вот так и забиваешься в свою нору, общаясь с внешним миром посредством телефона и экрана. В интернете никто не знает, что ты читаешь мысли (да и расскажешь – не поверят). В нем ты можешь быть настоящим, знать, что твое, а что – нет, существовать, не сгибаясь под гнетом мыслей. Знать, что ты – это ты, а они – это они.

Видимо, поэтому Даниэлу и отправили «заняться» мной. Ее намерений я не услышу, потому что она такая же, как я. Когда я познакомился с ней, то обнаружил, что те, кто читает мысли, не могут читать друг друга. Видимо, замкнутый цикл отменяет сам себя. Поэтому я узнал о ее появлении, только когда она подошла к двери и постучала. Никто другой не смог бы так бесшумно приблизиться. Она такая же, как я, и знает меня, может, лучше, чем я сам, – во всяком случае, у нее по поводу меня меньше сомнений и вопросов.

Признаюсь, у слышания мыслей есть свои преимущества. Любой дурак может стать лучшим следователем в мире, если все, что от него требуется, – это сидеть в комнате допросов напротив подозреваемого, который никак не хочет раскалываться, задавать ему вопросы и слушать, что за информация возникает из ниоткуда в его голове. Что ты с ним сделал? Куда ты выбросил пистолет? Как поступил с трупом? Воспоминания, имена, места, всепоглощающий гнев и парализующий страх появляются сами собой вслед за вопросом. Вы можете сколько угодно трясти головой и повторять: «Не понимаю, о чем вы говорите». Я все равно выйду из комнаты допросов, глубоко вдохну, напомню себе, что все эти сведения и образы на самом деле не мои, позвоню своему шефу и скажу: «Есть канализационный колодец в двух кварталах от арены, за стволом дерева. Ищите там». Генерал-майор смотрит на нас с подозреваемым из офиса и иногда передает мне команды в наушник. «Сосредоточься на местоположении тела», «Спроси, как они деактивировали музейную сигнализацию», «Имена, дружище, мне нужны имена». Так что я – лучший следователь в мире. Если можно так сказать.

Иногда мои обязанности не ограничиваются исключительно допросами, и мне приходится погружаться в хаотичный мир «полевой работы». Банда грабителей пытается ограбить банк. Что-то идет не так, и вот у нас уже пять вооруженных преступников, десятки заложников с круглыми от страха глазами и список требований в чьих-то трясущихся от злости руках. Видимо, в этот момент мне и позвонят.